Вакцина против рака

Как были прекращены самые успешные исследования в СССР по созданию вакцины против Рака (препарат «Клюевой-Роскина»)
Михаил ГОЛУБОВСКИЙ, академик РАЕН (С.Петербург-Сев.Каролина)
ДЕЛО КР И СУДЫ ЧЕСТИ ПРИ СТАЛИНИЗМЕ
(Размышление о книге)
Хочу обратить внимание читателей на книгу, которая вышла в 2002 году, под эгидой двух академических институтов — Российской истории и Истории естествознания и техники. 
Называется она так: «Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма». Авторы — В.Д. Есаков и Е.С.Левина. Книга внешне выглядит весьма скромно, издание ротапринтное. Но мне вряд ли доводилось встречать более захватывающее исследование одного из громких послевоенных сталинских процессов. Первый из авторов, В.Д. Есаков, — авторитетный историк-архивист, он известен многими публикациями и находками из ранее недоступных цековских архивов, особенно в области отношений «партия — наука». Е.С. Левина — доктор биологических наук, последние 15 лет плодотворно занимается историей молекулярной биологии и генетики. Этот необычный творческий союз и определил глубину историко-научного и социального анализа «дела КР».

Историки пришли к важному выводу, что «из всех идеологических акций второй половины 40-х — начала 50-х годов именно дело «КР» является центральным для понимания идеологии послевоенного сталинизма «.

Исследование уникально в трех аспектах. Прежде всего, как мне представляется, здесь впервые один конкретный сталинский процесс проанализирован во всех его деталях — от замысла «наверху» до массового представления в виде всесоюзной читки присланного из ЦК текста и последовавшим за этим множеством сходных судебных процессов. Историки являют нам, так сказать, анатомию и физиологию сталинского режима. С точностью до дня, а нередко и до часов-минут мы узнаем, как «дело КР», это деяние (просится — «зло-деяние») задумывалось и проводилось, кто и за что отвечал, по каким каналам оно воплощалось в жизнь и каковы были социально-психологические последствия.
Впечатляет перечень ранее недоступных использованных архивов: материалы личного фонда Сталина, архив Президента РФ, записные книжки и документы личного фонда А.Жданова, документы Секретариата ЦК, Госархив социально-политической истории, фонды Совета министров, Минздрава и других ведомств, Академии медицинских наук, интервью.

Во-вторых, авторы показывают нам особенности взаимодействия российской науки и советской власти. Позиции учёных и властных структур по отношению к новому в науке и в нормальных-то условиях обычно иррациональны и противоречивы. Но, читая книгу, видишь, насколько сильно они изуродованы в условиях сталинского режима.

В-третьих, авторы анализируют сложную историко-научную судьбу исследования и открытия в области биотерапии рака. Судьбу, на которую повлияли и комплексность проблемы, и научная мода, и нетерпеливость первооткрывателей и порой неадекватное поведение их по отношению к коллегам после пережитого страшного психологического стресса.

Кто контролирует прошлое — контролирует будущее

На рубеже 90-х годов вышли полные юмора мемуарные заметки «Эшелон» известного астрофизика И. Шкловского (1916-1985), автора увлекательной книги «Вселенная, Жизнь, Разум». Там я встретил такой шокирующий пассаж. В 1947 г. ученый попал в Бразилию в составе советской экспедиции по наблюдению солнечного затмения. Он узнает, что врача экспедиции просили при случае собирать необычных насекомых-паразитов. «Кто-то наверху решил, — пишет Шкловский, — что столь необычные насекомые были совершенно необходимы для изготовления препарата КР («препарат Клюевой-Роскина») — якобы, вакцины против рака, бывшей тогда величайшей тайной советской науки. Потом, много позже, они разболтали об этом таинственном препарате англо-американским шпионам, принявшим личины ученых. За этот антипатриотический поступок Клюева и Роскин были судимы судом чести и лишены всех научных степеней, званий и постов. Это была едва ли не первая капля надвигавшейся черной тучей бури послевоенного мракобесия (Лысенко, Бошьян, Лепешинская и пр.). Конечно, пресловутый препарат «КР» оказался сущей липой».

В реальности, мнение уважаемого физика — целое нагромождение нелепостей. При этом, оскорбительное для памяти двух биологов — медиков, хотя бы учитывая, что ЦК партии уже в 1959 году снял с них все политические обвинения. Видимо, врача экспедиции попросили собирать в Бразилии кровососущих клопов рода триатома. Однако вовсе не потому, что кто-то там «наверху» решил, что эти насекомые необходимы для препарата «КР». В силу сложившихся природных связей эти южно-американские клопы переносят болезнетворный для человека микроорганизм — трипаносому. При попадании в кровь человека этот одноклеточный организм вызывает трипаносомиоз, или болезнь Чагаса — бич многих стран Латинской Америки (в Африке другой вид трипаносомы вызывает сходную «сонную болезнь»). Биолог Роскин в начале 30-х годов установил поразительный факт, что трипаносома и препарат из нее обладают противораковым действием. Да, изыскания Роскина и Клюевой, начиная с 1947 г., стали проводиться в строгой секретности. Верна и метафора Шкловского о надвигавшейся черной туче послевоенного мракобесия.
Но далее ученый вдруг повторяет агитпроповский вздор. А именно:
1. нелепо и оскорбительно приравнивать оригинальные исследованияРоскина и Клюевой к лысенковской биологии и ее фигурантам;
2. препарат «КР» — отнюдь не «сущая липа» и действительно обладает противораковым действием; кстати, он вовсе не вакцина;
3. Роскин и Клюева не «разболтали», а регулярно печатали, как это водится в науке, о своих опытах и находках задолго до «черной тучи»;
4. англо-американские шпионы и антипатриотизм — «несерьезный лепет» (как писал Булгаков о его критиках, не различавших памфлет и пасквиль);
5. ученые после суда чести не были лишены своих научных постов и степеней, их работы после идеологической экзекуции продолжались; таковы были садистические игры Сталина.

Сталин и Жданов могли бы быть довольны результатами столь рьяно внедрявшейся ими в жизнь оруэлловской максимы «кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее». Даже у крупных в своей области ученых надолго «втемяшиваются» и стойко сохраняются десятилетиями штампы агитпроповской пропаганды. Как на свое частичное оправдание астрофизик Шкловский мог бы сослаться на мнение хирурга-онколога Н.Н. Блохина (первый директор российского онкоцентра и затем — президент АМН), который в своих воспоминаниях тоже упоминает работы Роскина и Клюевой в когорте лжеучений Лысенко, Лепешинской, и прочих авантюристов биологии начала 1950-х годов. Причины такого распространенного недоразумения становятся понятными после проведенного авторами историко-научного анализа.

Дело профессоров Клюевой и Роскина («дело КР») и последовавшие суды чести, явились, по оценке историков, своего рода массовым актом «советской инквизиции «. Они составили идеологический каркас «воспитания народа в духе советского патриотизма и борьбы с космполитизмом». Это можно квалифицировать ныне как массовое зомбирование. Кстати, само слово «космополит» в его негативном ждановском смысле было именно тогда запущено в оборот агитпропа.

Первый суд чести, как убедительно доказывают историки (и это истинное их открытие!) проводился как тщательно задуманная и во всех деталях контролируемая лично Сталиным и Ждановым операция. По существу, это было своего рода многоходовой мафиозно -криминальной акцией: сделал дело, убрал или запугал всех свидетелей (арест академика-секретаря АМН В.В.Парина), и — концы в воду! Так, долго не удавалось найти в архивах «Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой-Роскина» от 16 июля 1947 года. А ведь оно было изготовлено в количестве 9500 экземпляров и разослано по всем властным этажам партгосаппарата СССР с повелением немедленной читки, обсуждения на партсобраниях и отсылки наверх подробного отчета, «кто-что-как-кому» сказал. Однако затем все экземпляры закрытого письма уничтожались. И, несмотря на шумную идеологическую кампанию, в том числе и написанная по заказу Сталина пьеса Симонова и после этого снятый фильм «Суд чести», всё же в открытой печати никакого упоминания об этом письме или даже малейшего конкретного обсуждения существа дела не допускалось! Лишь в 1992 г. в секретариате Сталина был, наконец, найден (Н.В. Кременцов) экземпляр полного текста письма, опубликованный и прокомментированный авторами в 1994 году.

Болезнь Дарвина, трипаносома и рак

Иосиф Григорьевич Роскин (1892-1964) был крупным биологом европейского уровня, специалистом в области цитологии и протозоологии. Будучи прекрасным лектором и исследователем, Роскин с 1930 г. заведовал в МГУ кафедрой гистологии, где создал лабораторию биологии раковой клетки. Всё началось с идеи, что раковые клетки одновременно с присущей им агрессивностью отличаются также нарушением саморегуляции и даже уязвимостью. В 1931 году Роскин сделал открытие, что одноклеточный жгутиконосный микроорганизм «трипаносома круци», (а также экстракт из ее клеток) тормозит развитие многих опухолей у животных. Открытие совпало с наблюдениями эпидемиологов: рак (в его разных воплощениях) у многих людей спонтанно исчезал, если они одновременно переносили трипаносомиоз. После этой болезни они оставались как бы защищены от рака. Удивительный факт, который все еще ожидает научного объяснения: в Южной Америке люди значительно реже подвержены раку в тех районах, где распространена болезнь Чагаса.

Болезнь эта названа по имени бразильского паразитолога Карлоса Чагаса, который открыл её возбудителя — трипаносому (1909). Вызываемый ею недуг — бедствие Южной Америки, им страдает там сейчас более 18 миллионов человек. А бессимптомных носителей трипаносомы — ещё больше. Факт неприятный, учитывая широкое использование при переливаниях «дешёвой» крови латиноамериканцев за пределами их стран. Попадая в кровь человека после укуса клопа, трипаносома поселяется внутри разных клеток и постепенно приводит организм к полуинвалидности: крайняя усталость, тошнота, бессонница, озноб, воспалительные процессы в сердце. Фото: кровосущий клоп рода триатома
Возможно, этой болезнью страдал в течение 40 лет Чарльз Дарвин. Великий биолог, по свидетельству его сына, после возвращения из кругосветного плавания на «Бигле» ни одного дня не чувствовал себя здоровым человеком. Он совсем отошел от социальной активности и почти безвыездно жил в своем поместье. Специалисты по тропическим болезням обратили внимание на одну запись Дарвина, где говорится, что ночью, при посещении им одной деревни в аргентинских Андах, он подвергся нападению отвратительных кровососущих клопов размеров в дюйм. Это были триатомы, переносчики трипаносомы.

Болезнетворные для человека связи типа «паразит-хозяин» сложились тысячи лет назад. В конце 80-х годов палеопатологи и палеогенетики, изучая органы мумий, захороненных инками в чилийской пустыне Атакама более 3000 лет назад, нашли у них типичные признаки болезни Чагаса. В 7 из 27 исследованных мумий современные методы диагностики помогли обнаружить ДНК трипаносом!
Стратегия трипаносомы, как и многих других паразитов, коварна. Ей незачем напрочь убивать человека, она поселяется в его клетках, меняя форму, непрерывно тасуя поверхностные белки и тем самым искусно избегая иммунологической атаки хозяина. Однако раковые клетки, как оказалось, уязвимы для трипаносом — появление трипаносомы убивает их.

В 1939 году в Кисловодске произошло знакомство И.Г. Роскина с микробиологом Ниной Георгиевной Клюевой (1898-1971). В 1921 г. она окончила мединститут в Ростове-на-Дону и уже в 30-е годы стала опытным инфекционистом-иммунологом. С 1943 г. заведовала кафедрой микробиологии Московского мединститута, а в конце 1945 г. ее избрали в недавно созданную Академию медицинских наук.

Клюева загорелась идеей Роскина. Возник, как пишут историки, «неповторимый творческий тандем, устоявший даже в условиях эпицентра политической кампании «. Было решено, что Клюева доведет препарат до его клинических испытаний, а Роскин продолжит клеточные наблюдения по его действию. Препарат назвали «круцин» или «КР» (инициалы фамилий авторов). Несмотря на военное время и эвакуацию, уже к концу 1945 г. были получены варианты препарата с активностью в 400 раз выше первичной, была вчерне решена трудная задача его наработки в достаточных количествах и получены первые клинические данные о противоопухолевом действии круцина при лечении рака гортани, губы, пищевода, груди, шейки матки.

В начале марта 1946 г. Клюева и Роскин подготовили данные своих изысканий в виде рукописи книги. 13 марта 1946 года Клюева делает проблемный доклад на Президиуме АМН. Доклад был одобрен. Было решено поддержать исследования и создать лабораторию с опытной клиникой. Казалось бы, всё идет хорошо. Но вскоре начинается «социальная патология» (о ней чуть позже).

Интересно, что во Франции, в 50-е годы, под влиянием открытия Роскина и сведений о препарате «круцине» фармацевтическая фирма профессора Шарля Мерье в Лионе тоже начала подобные исследования. Там была создана трипаноза — французский вариант препарата, но в замороженно-сухом виде. (Клюева и Роскин вначале использовали жидкий экстракт, неустойчивый и неудобный при хранении.)

Благотворное действие препарата было подтверждено и в лабораторных, и в клинических опытах. Наиболее эффективно трипаноза действовала на ранние опухоли. Большие, неизлечимые опухоли поздних стадий под действием препарата уменьшались в размере.

Препарат, что очень важно, снимал боль, облегчал страдания и резко улучшал самочувствие больного.
В период «хрущёвской» оттепели, в 1960 г. французы Кудер и Мерье посетили лабораторию Роскина. Исследователи нашли взаимопонимание. Существенным было их согласие в одном важном пункте: длительное применение и круцина, и трипанозы не имело вредных последствий. Этот визит помог российским учёным возобновить прерванные после «суда чести» работы.
Здесь стоит упомянуть об одной рассказанной в книге удивительной истории — целебного действия круцина на безнадежного ракового больного. Этот случай, как в детективном романе, неожиданно помог справиться с трудной задачей производственного культивирования капризной трипаносомы. Необходимый точный режим аэрации был налажен при помощи талантливого инженера В.М.Эйгенброта, который работал в секретном «ящике» и отвечал, в частности, за постоянство состава воздуха в мавзолее Ленина!

В мае 1956 г. Эйгенброт претерпел операцию удаления опухоли щитовидной железы — аденомы, давшей уже метастазы. В конце года начались боли в позвоночнике, рентгенотерапия не помогла, весной 1957 г. состояние резко ухудшилось. Но вот в 1958 г. Эйгенброт проходит курс круцинотерапии, в 1959 г. его работоспособность восстанавливается и после повторного курса он возвращается к нормальной жизни на два десятилетия (стал д. техн.наук, автором 12 книг и учебников, профессором, зав. кафедры автоматики Московского горного института). Поддержка Эйгенброта, имевшего «доступ к телу Ленина», его письмо «наверх» с приложением своей истории болезни помогли возобновить прерванные испытания круцина в клиниках.
И все же, клиническое применение трипаносомных препаратов оказалось в 70-е годы свернуто и во Франции, и в СССР. Почему?

Метафоры и судьбы открытий в науке

На этот простой вопрос сразу ответить нелегко. Когда знакомишься с судьбой научного исследования Роскина и Клюевой, невольно приходит на память метафора профессора Любищева: прошлое науки — не кладбище гипотез, а скорее, собрание недостроенных архитектурных ансамблей, прерванных или по дерзости замысла, или по недостатку средств.
Иногда дерзость замысла, даже при минимальном научном знании приносит быстрый и несомненный успех. Яркий пример — метод вакцинации, открытый в конце XVIII века английским сельским врачом Э. Дженнером. Вакцинация была введена в практику в Европе почти за 80 лет до того, как Пастер открыл мир микроорганизмов как инфекционных агентов, тем самым дав научное обоснование иммунитета — за целых 100 лет до обнаружения невидимых вирусов! Сделай Дженнер в наше время свой дерзкий опыт, минуя долгие исследования на животных, он неминуемо подвергся бы остракизму научного сообщества за необоснованные и «ненаучные» эксперимен ты на человеке.
С другой стороны, научное сообщество нередко признает вполне научным и не подлежащим сомнению то, что потом переходит в область суеверия. Так, до открытия хромосомных болезней в конце 1950-х, педиатры полагали, что болезнь Дауна (трисомия хромосомы 21) может возникать, если женщина во время беременности носит тяжести или подвергается стрессам. Аналогично, медики «не в той степи» многие десятилетия искали причины гастрита и язвы, связывая их с повышенной кислотностью слизистой оболочки и прописывая соответствующие лекарства. Выискивали и социально-психологические причины болезни: к примеру, полагали, что в семьях, где агрессивная «жена-язва» постоянно «пилит» податливого мужа, у детей на почве семейного конфликта чаще развивается язва. Социальные факторы болезни оказались существенными, но, опять-таки, совсем «не в той степи».

Переворот произошел когда в 1983 году два австралийских врача Р. Уоррен и Б. Маршалл изолировали бактерию Helicobacter pylori, которая является основной причиной появления язвы и гастрита и фактором риска номер 1 развития рака желудка. В эпиграфе современного обзора по смене парадигмы в диагнозе и лечении этих болезней, от которых страдают миллионы людей, приведены слова известного физика Сент-Дьерди: «Открытие состоит в том, чтобы видеть то, что все видели и ранее, но думать об этом так, как никто ранее не думал».

Период неприятия, задержки в 20-25 лет («лаг-период») есть некая историко-научная инварианта в судьбе многих открытий. Этот феномен связан с глубинной психологией научного творчества. Знание эксперта всегда личностное — скрытое, интуитивное, до поры до времени трудно верифицируемое. Именно оно играет ведущую роль в научном прозрении и в выборе пути первооткрывателя. Примеры? Их можно назвать достаточно много. Долгое непризнание законов Грегора Менделя в XIX веке, теория прыгающих генов Барбары МакКлинток — в XX. Учёному трудно сразу, в рамках голой логики, убедить современников в своем внутреннем видении истины, а «мысль изреченная» часто, увы, неубедительна. Аналогично, гроссмейстеру трудно объяснить словами свое чувство позиции — почему он сейчас поставил коня именно на Е5 — правильность выбора станет очевидной ходов через десять. Чем сложнее система, тем больше роль личного целостного знания.

Вот почему гений вынужден многие годы стойко идти своим путём, оставаясь в глазах общества чудаком. Помните чудесную сказку о царевне-лягушке, в которой только чудак-принц видит прекрасную принцессу? В истории науки можно найти много примеров воплощения этой метафоры. Долгие годы в Америке, во время докладов хирурга-онколога Дж. Фолкмана учёная публика ехидно демонстрировала неприятие его новой идеи (целостно-организменного уровня решения проблемы опухоли), дружно вставая во время доклада, как будто всем приспичило идти в туалет, — так с горьковатым юмором вспоминает об этом хирург. А ведь речь шла об одном из ведущих сейчас путей борьбы с опухолью, когда подавляется рост пронизывающих её капилляров и кровеносных сосудов. Кого винить? С точки зрения истории науки такого рода коллизия «творец-общество» — это, увы, норма. «Лаг-период», задержка в признании нового в науке во многих случаях неизбежны.

Итак, что же произошло с круцином и французской трипанозой?

Увы, французский препарат в конце стал терять «рынки сбыта». Лионская фармацевтическая фирма переключилась на выпуск более модных и имеющих повышенный спрос препаратов — антибиотиков, цитостатиков и на биоинженерию — конструирование «магических пуль» со строго установленной структурой. В этом аспекте использование трипаносомного экстракта, смеси, хотя и целебной, но неясной химически, представлялось некой архаикой. Авторы книги указывают и на другую объективную причину «провала» препарата на рынке лекарств: неустойчивость, капризность результатов биотехнологического культивирования трипаносомы. И хотя виртуозы протозоолог Роскин и микробиолог Клюева вместе со своими учениками в МГУ справились с этой проблемой — зарубежные фирмы опустили железный занавес.

Касаясь чисто научной стороны, скажу лишь, что трипаносомная теория рака не умерла. Теперь стали очевидными неустранимые тяжкие последствия ударных воздействий химио/радиотерапии, и ищутся другие подходы. К примеру, три автора статьи «Онколитическая биотерапия: новая терапевтическая платформа» в известном медицинском журнале «Ланцет» (январь 2002) считают необходимым вернуться к «старым идеям» конфликта «инфекция-рак» путем использования опухоле-специфичных вирусов и бактерий. Вот, вот! — именно те же термины и те же подходы, предложенные в 30-е годы Роскиным. Обсуждаются генно-инженерные пути изменения геномов вирусов и бактерий, имеющих сродство к определенным органам, для поражения возникающих там опухолей. Либо путём создания вирусов-убийц и запуска программированной клеточной гибели опухолевых клеток, либо активацией иммунного защитного ответа. Увы, ссылку на исследования Роскина я не нашёл. Но, говорят, работа становится классической, когда она уже не нуждается в цитировании.

Не буди лихо, пока оно тихо

Почему и как биологи Роскин и Клюева и их исследование оказались в 1946 г. вовлечены в жестокие сталинско-ждановские игры? Здесь, видимо, есть элемент диктаторской прихоти, как, наверное, и выбор для идеологической экзекуции Ахматовой и Зощенко. И есть здесь «закономерная случайность», которая связывает эти два события. Историки рассматривают дело КР в ландшафте множества политических событий, как внутри страны, так и за её пределами, которые на грани 1947 года определили переход к «холодной войне», самоизоляцию страны во всех сферах.
Ещё с XIX века в общественной жизни России нашёл сильную поддержку базаровский материализм: природа — не храм, а мастерская, и человек в ней работник. Большевики не только переняли эту традицию, но и фетишизировали рациональное естествознание как инструмент построения социализма в одном отдельно взятом государстве-мастерской.
Конечно, наука в ХХ веке стала мощной производительной силой, и нет никакого сомнения, что государственная поддержка просто необходима для ее развития. Катастрофа современной российской науки — очевидный пример. Но Сталин уверовал, что в условиях самоизоляции, посадив ученых в «золотую клетку», можно догнать и перегнать мировое сообщество в любой области науки.

В июле 1947 г. принимается решение о запрете изданий АН на иностранных языках, вплоть до запрета продажи в букинистических магазинах книг на иностранных языках. Почти половина ведущих научных журналов (Science, Nature) оседает в спецхранах. Ссылки на иностранных авторов в конце 40-х становятся крамолой. Это было новым элементом даже по сравнению с периодом массовых репрессий 30-х годов. У физиков есть шутка послевоенных лет. Вместо подозрительной иностранной фамилии Эйнштейн, на семинарах иногда говорили: «как показал физик Однокамушкин…» (калька фамилии Эйнштейн).
На основе сталинской мифологемы науки были созданы научно-исследовательские институты- «шарашки», а также целые секретные привилегированные научные городки, работавшие в рамках проектов атомного, ракетного, бактериологического оружия. Их очевидные успехи нередко служили оправданием сталинского подхода. Кредо Сталина до сих пор разделяют его сторонники из компартии.

В какой степени они правы? Успехи были достигнуты главным образом в тех областях (физика, математика, геология, биология), где и до прихода к власти большевиков уже сложились российские научные школы, тесно связанные с мировой наукой и традициями и личными контактами с зарубежными коллегами. Далее. Соавтором многих «шарашечных» успехов был КГБ, неправедными путями добывавший научные достижения и сведения «за бугром». КГБ также соучаствовал в научных исследованиях, регулярно обеспечивая «шарашки» иностранными журналами и книгами, которые нельзя было найти ни в одной научной библиотеке СССР (это хорошо описано в книге Льва Копелева «Утоли моя печали»). Так что «догнать и перегнать», посадив ученых не только в шарашку, но даже в золотую клетку — сталинский миф.

Анализируя послевоенный сталинизм и судьбу открытия Роскина и Клюевой, историки пишут о сложившемся тоталитарном подходе к оценке творческой деятельности: все достижения науки и техники являются собственностью советского государства. Произошло полное извращение начальных ценностей социализма. В соответствии с этими ценностями, государственная власть обязалась лучше, чем старый строй, обеспечивать условия для духовного развития личности и общества. Но вместо роли спонсора или мецената государство присвоило все духовные ценности общества себе.

В своём отношении к наукам и искусствам Сталин вполне походил на Тараса Бульбу с его хрестоматийным: «я тебя породил, я тебя и убью». У запорожца моральным оправданием убийства сына-предателя было генетическое отцовство. Но Сталин и «иже с ним» пошли дальше: они присвоили себе право убиения любых областей науки и культуры, даже тех, к порождению которых сами не имели никакого отношения. Во все периоды советской власти параллельно шли два процесса: количественный рост, развитие одних направлений науки и — репрессии, удушение других. Дело КР — иллюстрация принципа «породил и убью».

Вся запутанная канва событий дела КР, от возвышения до поношения, детально анатомирована в книге. Сначала идут эпизоды «во здравие». 13 марта 1946 года профессор Клюева делает доклад в Академии медицинских наук о новом методе биотерапии рака. Сразу же — публикации в центральных газетах. По каналам ВОКС информация поступает в США, где в то время выпускался даже специальный журнал «Обзор советской медицины» и активно работало американо-русское медицинское общество. В журнале «Cancer Research» в 1946 году появляется концептуальная статья Роскина.

В период войны, между союзниками СССР, США и Англией были налажены многосторонние связи по сотрудничеству в медицине. Так, в 1943 г. СССР посетил один из творцов пенициллина Говард Флори с намерением помочь в выпуске антибиотика. Флори был сторонником безвозмездного обмена между союзниками достижениями в области медицины, что уже в то время было непросто отстаивать даже в Англии и тем более в США. В рамках тогдашнего сотрудничества союзников Минздрав СССР в 1944 г. передал британским ученым первый оригинальный советский антибиотик грамицидин С, полученный под эгидой выдающегося советского биолога Г.Ф.Гаузе. Об этом в статье с интригующим названием «Г.Ф.Гаузе и Маргарет Тэтчер» сообщил в 2000 г. известный историк-биолог Я.М. Галл. Оказывается, в анализах кристаллической структуры грамицидина С участвовала в те годы и «postdoc-химик», будущий премьер-министр Англии, М. Тэтчер.

Под влиянием паблисити круцина, просьбы прислать препарат посыпались в американское посольство и непосредственно самим авторам. Между тем, во всех публикациях говорилось лишь о начале клинических испытаний, о том, что круцин нарабатывается пока в недостаточном количестве и применяется в жидкой, неустойчивой и нестабильной (а значит и капризной по своему действию) форме.
И тут новый посол США У.Смит проявил необычную инициативу и решил лично встретиться с авторами открытия. Их встреча — с полным согласованием по всем каналам власти — состоялась 20 июня 1946 года в дирекции Института эпидемиологии (в присутствии директора и, конечно же, доверенного у «органов» лица). Посол предложил сотрудничество и любую техническую помощь из США. Минздрав в принципе соглашается и подготавливает такой проект.

4 октября 1946 г. академик-секретарь АМН В.В.Парин во главе делегации медиков, куда входят и крупные советские онкологи, летит в США. Там он принимает участие в специальной сессии ООН о международном научном сотрудничестве, где доклад делает Молотов. Парин, посоветовавшись с Молотовым, передает 26 ноября 1946 г. в Американо-русское медицинское общество уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец круцина (который, кстати говоря, к этому времени уже утратил активность действия).

«Вот и все, что было», — как поется в песне. Но этот невинный взаимный жест был аранжирован затем как передача американцам большого секрета, государственной тайны и послужил поводом к аресту Парина (после его возвращения из США на родину), а затем — к поношению биологов и к организации «суда чести». Начиналась «холодная война».

Возможно, изыскания по круцину развивались бы в обычном для научных исследований такого рода климате, поначалу, кстати, вполне благоприятном. Ведь многие другие достойные направления в медицине, и в области борьбы с раком в частности, имели гораздо меньшую поддержку. Но Клюева, видимо подстегиваемая успехом и возникшим вниманием, жаждет большего. Она пишет два обращения на имя Жданова с уверениями в громадном значении работы и просьбами о поддержке.

Мудрый профессор Роскин предчувствовал опасность и напоминал: «не буди лихо, пока оно тихо». Если бы Клюева была просто его соавтором, он, возможно, удержал бы ее от столь решительных действий, но она была еще и женой и, естественно, настояла на своем. Письма Жданову идут за двумя подписями. Оба письма возымели действие! После первого — в апреле 1946 года (нашлось надежное номенклатурное лицо для передачи письма) из ЦК была быстро спущена позитивная резолюция — «поддержать и доложить». Следует моментальный ответ министра здравоохранения: «будет сделано». Выделяется площадь, штат лаборатории номинально расширен до 55 человек. Однако в честолюбивые планы Клюевой входило не только организовать наработку и анализ препарата. Она хотела держать под своим контролем и клинические испытания, иметь небольшую клинику.

И это тоже удалось. Но, как в сказке о рыбаке и рыбке, опять показалось мало. К ноябрю 1946 г. штатное расписание увеличено до 99 человек. С ростом штатов и задач естественно росли и технические трудности, и неурядицы — это обычное дело. Однако в неистовом нетерпении Клюева пишет новое письмо Жданову, узнав в Минздраве, что сам Молотов после встречи в Париным в США сделал запрос о книге. Тон письма весьма требователен: «Мы работаем в условиях постыдной нищеты». А разве их коллеги в то время (первый послевоенный год) — неужто они работали в условиях «бесстыдной роскоши»? Ведь испытания круцина только начинались, производ ственная наработка стабильного препарата, испытания в клиниках — работа хлопотливая и нескорая. Второе письмо возымело быстрый и оглушительный эффект. Информация о «чуде-препарате» за это время дошла до Сталина, и колеса машины завертелись с бешеной скоростью. Но куда вот она заехала?

В архиве Жданова историки отыскали второе письмо биологов, на нем краткая надпись красным карандашом — «мне + Ворошилову 3 дня». Явное указание вождя. Вертикаль власти заработала ещё быстрее. Уже 21 ноября Жданов принимает Роскина и Клюеву. Через 4 дня они опять были вызваны Ждановым в Кремль, куда в те же часы приглашены лица из высшего эшелона: Ворошилов, Деканозов, Мехлис, прокурор СССР Горшенин, замминистры. На уровне Совмина подготавливается решение о специальной поддержке работ по круцину.

Уже 7 декабря проект был представлен зампреду Совмина Берия. Замысливалась и создавалась новая крупная «шарашка», мимо Берия это не могло пройти. 23 декабря 1946 года Сталин подписывает Постановление «О мероприятиях по оказанию помощи лаборатории экспериментальной терапии профессора Н.Г. Клюевой». Постановление было секретным и опубликованию не подлежало. Метрострою и Министерству по строительству военных и военно-морских предприятий было велено к 1 мая 1947 года построить первую очередь Института, а разным министерствам — оснастить лабораторию всем требуемым оборудованием. Как говорила спустя пару месяцев Клюева на допросе у Жданова, она и Роскин «были буквально раздавлены грандиозностью решения Совета Министров, они не привыкли к таким масштабам «. Ученым доверили «сноситься с правительством о своих нуждах» прямо через Ворошилова (маршал-кавалерист почему-то курировал тогда медицину и здравоохранение).

Таков вкратце был путь поезда «за здравие». Но навстречу ему по той же ветке уже вышел поезд «за упокой». Вскоре они жестоко столкнутся. По записным книжкам Жданова историки с точностью до дня в календаре определили начальный момент формирования дела «КР». 7 августа 1946 года (как раз за неделю до начала гонений на Ахматову, Зощенко и художественную интеллигенцию) в бумагах Жданова появляется запись: «Я думаю, что Смита не надо было пускать в Институт». Это была «затравка». Пребывая в эйфории, Клюева и Роскин в начале 1947 года совершенно не предполагали, что они уже выбраны жертвами идеологического заклания — в целях поворота страны для борьбы с космополитизмом и начала холодной войны.